“Украинцы сказали. что у них началась война. Донбассу было очень обидно”. Как живет Донецк и что там думают о войне

Для жителей Донецка 24 февраля ознаменовало новый этап ставшей уже привычной войны. Они замечают, что обстрелы стали массивнее и продолжительнее, но обижаются, когда люди высмеивают “известную фразу про восемь лет”. Те, кто поддерживают Украину, предпочитают лишний раз об этом не говорить; те, кто за Россию, – винят местные сепаратистские власти и завидуют Мариуполю, которому сейчас “все внимание”.

Опасно везде

​​Девятилетний Леша* смотрит на заклеенные бумагой окна. “Мам, может, надо что-то в магазине купить?”

В магазине ничего не надо. На улице только недавно стихло, и мама Леши – Лиза* – сначала игнорирует вопросы. Леша не унимается: “Ну ты же обещала, там же уже тихо”. Лиза вздыхает: “Нет, сынок, нельзя. Ты мне обещал книгу почитать зато”.

Следующие полчаса Лиза слушает, как в соседней комнате Леша читает пару строк, потом тяжело вздыхает, потом неистово плачет, швыряет игрушки, но вскоре успокаивается и начинает что-то бубнить себе под нос.

“В нашей семье работает формула “спокойная мама – спокойный ребенок”, – говорит Лиза. – Я учу сына правильно падать при разных звуках. Перед выходом из дома мы повторяем правила безопасности, заучиваем наизусть, что делать, если мама “‘потеряла сознание”. Для моих друзей, которые живут в других странах, это звучит ужасно. Но это наша безопасность”.

Лиза живет с сыном в Киевском районе Донецка – по местным меркам довольно безопасном. Семь лет назад активные боевые действия в Донбассе превратились в тлеющий конфликт, частота обстрелов снизилась, но время от времени снаряды продолжали прилетать.

Все это время Россия отказывалась признавать себя стороной конфликта, ссылаясь на волю людей, провозгласивших в украинских областях “народные республики”. Многочисленные свидетельства указывали на то, что Москва напрямую поддерживала, обучала и вооружала сепаратистов.

24 февраля 2022 года Россия начала полномасштабное вторжение в Украину.

“Я отключила телевизор дома еще в 2014 году. А придя на работу 24 февраля, застала коллег, сидящих у экранов. Что я ощутила? Сочувствие. Я через это все уже проходила, поэтому прекрасно представляла себе, что чувствуют другие. К 2022 году мы накопили огромный опыт. До 24 февраля в городе были “безопасные районы”, по которым снаряды не прилетали. Сейчас таких районов нет. Снаряды падают рядом с соседними домами. Опасно везде: на улицах, в квартирах, в подвалах”, – говорит Лиза.

В конце июня Лиза с Лешей возвращались домой под обстрелом – поближе к домам, между домами, перебежками от дома к дому, от подъезда к подъезду. Добрались. Снаряды рвались совсем рядом с домом. Лиза думала сначала пересидеть в коридоре у несущей стены, но победил голод.

Под громыхание за окном Лиза с Лешей замесили тесто на пирог – из того, что нашли в холодильнике. Спали на диване в гостиной – поближе к коридору. Прилетало всю ночь. Лиза и Леша засовывали голову под одеяло и продолжали спать.

Лиза не любит мониторить новостные сводки в соцсетях или прислушиваться к звукам обстрелов. Концентрируется на быте: квартира не убрана, стены на кухне не докрашены, давно купленная ткань лежит и ждет, когда Лиза доберется до швейной машинки.

На отдельно падающие снаряды Лиза почти не обращает внимания, говорит о них буднично, как о неотъемлемой части жизни. “Если перед этим около восьми часов летало и взрывалось все, трясся дом, прыгала мебель, то одиночный прилет как-то совсем не волнует”.

Больше всего Лиза переживает за сына. “Происходящее не может не отражаться на психическом состоянии детей, на их здоровье, развитии, восприятии мира в целом. Я видела и истерики, и моченедержание, и потерю сознания – всевозможные реакции, от которых стынет кровь. Я понимаю, что последствия происходящего мы еще хлебнем”.

С началом полномасштабной войны у России было преимущество в Донбассе – военные части двигались сразу с нескольких сторон: одна – с востока, другая – с севера на юг, из Донецка, третья – из Крыма. Эти силы двигались навстречу друг другу и пытались сомкнуться. На юге это получилось – так взяли Мариуполь. Сейчас российские военные и сепаратисты движутся на север – самые тяжелые бои идут в районе Бахмута – город расположен в 110 километрах от Донецка. Военные эксперты прогнозируют, что скоро российская армия направит основные усилия на взятие Славянска и Краматорска – главные города Донецкой области, неподконтрольные России.

В середине мая восьмилетний Саша* шел в школу – относил домашнее задание. Утро было спокойное, солнечное. Военные самолеты появились из ниоткуда. Начался обстрел.

Саша упал на землю и не мог пошевелиться. С тех пор он почти не разговаривает.

Когда в 2014 году в Донецкой области шли активные боевые действия, Саша был еще маленьким. А в последующие годы его район не обстреливали.

Сашина 17-летняя сестра Ксюша* заботится о нем и двух сестрах, пока мать работает в магазине. Ксюша радуется, что в их маленьком частном доме на окраине Донецка есть подвал – с февраля этого года Ксюша забирает туда остальных детей и, успокаивая их, делает уроки.

“Мне это плохо дается. Я не справляюсь”, – говорит Ксюша.

Местная жительница Наталья поясняет: “Дистанционное обучение у детей началось еще два года назад из-за “короны”. Но в наших городах дети так и остались на дистанционном. Конечно, военные действия на них отражаются. У детей украли детство. Это ненормально, когда дети в обстреливаемых городах играют гильзами, строя из них заборы для песочных домиков. Это ненормально, когда дети учатся под взрывы снарядов. Ненормально, когда бомбят их школы”.

У Ксюши и Саши дома нет воды. Когда воду ненадолго дают, из крана течет темно-коричневая струя с неприятным запахом.

Во многих районах города горячую воду и отопление отключили еще в марте. А холодная вода пропала месяц назад. Местные с опаской ждут осени: если водоснабжение не наладят, не будет и отопления. Ксюша говорит, что хотя бы об этом она не волнуется: в доме есть старенькая печка.

Питьевую воду в Донецке в основном покупают. До 24 февраля вода стоила полтора рубля за литр, а сейчас – 4 рубля. Ксюша с мамой и другими детьми иногда ходит к роднику – если не обстреливают.

“С водой мы справляемся, потому что график какой-никакой, а есть, – считает копирайтер из Донецка Анна. – Люди набирают воду, покупают питьевую, а также ходят в специальные пункты раздачи технической воды. Сейчас активно идут работы по строительству дополнительного водопровода”.

Донецк, считает Анна, разнородный: в одном районе есть и свет, и вода, и газ, в другом – ничего нет. “Например, Петровский район, что на линии фронта, не страдает от отсутствия продовольствия, но у них постоянные перебои электричества, газа и связи. Поселок шахты Трудовской уже давно сидит без света, газа, связи и воды. Им помогают волонтеры, которые, рискуя жизнью, привозят помощь. В это же время Ворошиловский район почти круглосуточно получает воду, у них есть свет, газ и интернет. Наши службы работают очень хорошо без преувеличения, потому что даже после обстрела они сразу выезжают на место и чинят”.

“Мы терпилы, по-другому не скажешь”

Наиболее удаленный от центра Донецка Петровский район – один из самых неспокойных. В этом районе – сразу несколько шахт: как работающих, так и давно закрывшихся. Несколько заводов. Местные в основном живут в частном секторе.

В официальных российских новостях часто можно услышать, что украинские военные постоянно обстреливают Петровку. “Ага. Приезжают эти ДНРовцы и говорят: “Сейчас по вам будут стрелять, идите в укрытие”. А сами разворачивают свою военную технику. Неудивительно, что по ней стреляют”, – рассказала местная жительница, попросившая об анонимности. Она в этой войне поддерживает Украину.

Если по городу стреляют, многие местные считают, что их обстреливает Украина. Но точно установить, откуда именно прилетел снаряд, не всегда возможно. После выезда из Донецка миссии ОБСЕ в городе не осталось независимых экспертов.

В нескольких случаях минометных обстрелов люди в Донецке говорили, что слышали минометные залпы и уже через пару секунд – разрывы. В частности, в одном из своих сюжетов корреспондент российских “Известий” неоднократно говорит, что от звука выстрела до звука разрыва проходит около трех секунд.

Дальность стрельбы миномета составляет 6-7 километров, столько же – до самых близких к Донецку позиций украинской армии. Но это расстояние снаряд преодолевает примерно за 12 секунд и более (в зависимости от траектории). В случаях, когда между выстрелом и разрывом лишь две-три секунды, у экспертов вызывают сомнения заявления властей ДНР о том, что снаряд мог прилететь в Донецк с украинских позиций.

В пострадавшем Петровском районе живет Александра. Она подтверждает, что ситуация сейчас гораздо хуже, чем в самом неспокойном 2014 году.

“За все восемь лет жизни здесь я такого ужаса не испытывала, – рассказывает она. – Обстреливать начали чаще, сильнее и безжалостнее. Все люди только и надеются на то, что это в конце концов прекратится. Так как от нас мало что зависит, нам остается только терпеть. Мы терпилы – по-другому не скажешь. Да, и в 2014, и в 2015 годах были обстрелы, но не такие массивные, не такие продолжительные. А с 2016 года люди спокойно жили. Обстреливали где-то далеко, но я даже не вникала, где именно. Мы жили как и прежде, до войны. Сейчас ситуация обострилась до пределов, мирные жители гибнут каждый день. И теперь уже не важно, центр города это или окраина”.

Самопровозглашенные власти “Донецкой народной республики” Александра критикует. Говорит, что обещали включать сирены, предупреждающие об обстрелах, но сирен она ни разу не слышала: за несколько лет местные на слух привыкли определять, входящий это залп или исходящий. Александра жалуется, что власти не позаботились и о дополнительных подстанциях, а также о резервуарах с питьевой водой: “Если бы власть слышала людей, все было бы по-другому. Здесь никогда не будет услышан глас народа”.

Александра, несмотря на недовольство ДНРовцами, горячо поддерживает российских военных. На контролируемых сепаратистами территориях давно не работает украинское телевидение, зато можно с утра до вечера смотреть российские телеканалы. Александра повторяет их нарратив.

“У меня тетка на Украине живет. Она говорит: “Свои своих не могут обстреливать”, – Александра разводит руками. – Ну, к украинцам у многих есть жалость, ибо они правды не знают. А вот к России отношение дончан стало лучше. Если бы не Россия, эта “глухая” до 24 февраля война неизвестно сколько бы еще шла. Думаю, Россия не видела смысла подливать масло в огонь. А спустя время, видя, что Украина здравого смысла не набирается, восемь лет договориться о мире не может, плюс еще собиралась наступать на нас, Россия решила: ну сколько можно этих договоров о переговорах бессмысленных. Если бы Россия не вошла в ДНР, было бы, я считаю, намного хуже”.

На вопрос, почему она считает, что Украина “не может договориться” и “собиралась наступать”, Александра даже не хочет отвечать – ей это кажется очевидным, так сказали по телевизору.

Так думают в Донецке не все. Многие недоумевают: почему Россия хотела “освобождать Донбасс”, а в итоге бомбит Киев и Одессу. Многие мужчины вынуждены скрываться от принудительной мобилизации – даже те, кто выступал против Украины, не хотели ехать воевать под Мариуполь.

Артем уже несколько месяцев не выходит из дома, после того как увидел: местные ДНРовцы останавливают маршрутку, выводят на улицу пассажиров и пытаются забрать водителя на фронт. “Еле отвоевали его пассажиры маршрутки”, – говорит Артем.

Александру же насильная мобилизация не смущает: “Ну а кому родину защищать, как не своим. Либо умереть за родину, либо быть убитым. Сегодня многие мужчины много говорят и мало делают. А потом пишут в соцсетях, что освобождать нужно. А кому освобождать? Разве российским женщинам хочется отправлять своих мужчин на войну, которая их не касается? Нет, конечно. Но все же Россия пришла на помощь, свои войска, своих людей выслала, не бросила нас”.

Подготовка и оснащение военных Донецка и Луганска вызывает большие вопросы. При начале масштабных боевых действий выяснилось, что многие подразделения – вопреки обещаниям и отчетам – недоукомплектованы и техникой, и людьми. Экипировки не хватало даже тем, кто подписал контракт на службу до 24 февраля. Мобилизованных же вообще одели в каски 1960-х годов и старые берцы, а потом отправили на фронт после трех-четырех дней подготовки.

В Донецке ходят слухи об огромных потерях среди военных самопровозглашенных республик. Подтвердить или опровергнуть эту информацию сложно. Британская разведка считает, что “народная милиция ДНР” потеряла убитыми и ранеными более половины своего первоначального личного состава. До войны численность войск ДНР составляла от 20 до 25 тысяч.

Обиды и “несправедливости”

“Конечно, нам жаль простых людей, попавших в эту мясорубку. Но был один момент после 24 февраля, который поверг нас в шок: украинцы сказали, что у них началась война. Мы задались логичным вопросом: а что было до этого? Известная фраза про восемь лет была высмеяна, а смерти людей там и тут стали активно сравнивать, говоря, что у нас были не сильные бомбежки. Донбассу было очень обидно за такое равнодушие со стороны наших бывших сограждан. Бывших – это от себя скажу, потому что после этого потока ненависти в наш адрес не хочется больше иметь с этими людьми ничего общего”, – говорит Анна.

По данным властей ДНР и ЛНР, за 2021 год на территории самопровозглашенных республик от обстрелов погибло восемь мирных жителей.

Сейчас жители Донецка любят сравнивать свое положение с ситуацией на новых оккупированных территориях.

Александру из Петровского района задевает, что в захваченных Россией городах Херсонской и Запорожской областей начали быстро выдавать российские паспорта. Несколько лет назад Александра сама получала российский паспорт: месяцами собирала документы, стояла длинные очереди и выезжала в Россию. “Сколько несправедливости в этом плане”, – считает она.

Донецкий пекарь Оксана возмущена, что мобилизованные мужчины уехали воевать в Херсон, Мариуполь и Харьков, в то время как Донецк оказался под ударом. Она уверена, что у пророссийских сил были все шансы захватить – или, как говорят в России, “освободить” – эти территории еще в 2014 году. Но, сетует Оксана, зачем-то “дали Украине семь лет, чтобы подготовиться и окопаться”.

Поведение донецких политиков также вызывает у людей вопросы.

“Пушилин разве пример мужества? Полководец? Где он? – спрашивает Оксана. – Почему нет обращений правительства республики к дончанам? Нас с землей ровняют, а он в Питере из пушечки стреляет. Власть предержащие и их прихлебатели живут, а народ выживает. Дочь Пушилина в Дубае. А раненых мобилизованных лечить за счет государства отказываются. Если я уеду, я теряю рабочее место. Жить в России одной с второклассником с моей профессией – невеселое удовольствие. Да и российская бюрократия легендарна – к врачу не попасть. На начальный взнос ипотеки у меня средств нет. Очень страшно за будущее”.

Александра поддерживает: “Почему сейчас в Мариуполе налаживается жизнь, а в родном городе до сих пор гибнут люди?”

Школьный учитель Наталья тоже считает, что “сейчас в Мариуполе намного лучше, чем в Донецке”: “Им вся помощь и внимание. А то, что Донецк в огне, – то не в счет”.

О том, как в Мариуполе “налаживается жизнь”, регулярно рассказывает российское телевидение. При этом в городе до сих пор большие проблемы с едой, водой, лекарствами, отоплением и электричеством.

По данным украинских властей, Мариуполь был разрушен на 90% – в городе практически не осталось жилых домов без повреждений.

Украина считает, что в разрушенном Мариуполе находятся 100-120 тысяч человек – население города сократилось в пять раз. Украинские чиновники говорят, что Россия сносит многие поврежденные дома, под завалами которых могут находиться погибшие.

На улицах города появились передвижные телевизоры, на которых транслируют все те же российские каналы. Жители других оккупированных городов рассказывали о том, что оппозиция новым властям жестко подавляется.

“Кажется, что два месяца ада, как в Мариуполе, ни с чем не сравнится. Но вы представляете, что это такое, когда вы несколько лет живете в состоянии войны, потом она утихает, вы привыкаете к мирной жизни, а тут бац – и снова боевые действия. И нам обидно, что Мариуполь звучал во всех СМИ и по всему миру, а наши обстрелы остаются за информационным занавесом”, – говорит Анна.

Начинать с себя

Дмитрий* прожил в Донецке 29 лет и сейчас любит повторять: “Если бы я не видел, какой был Донецк до войны, я бы, может, иначе ко всему относился. Но я считаю, что до 2014-го года был пик развития города. В городе работала куча предприятий, шахты. Зарплаты были приличные. Мой товарищ тогда зарабатывал 20 тысяч гривен (на 2013 год это составляло 2500 долларов – Би-би-си), плюс пенсию уже – еще под тысячу долларов. В общем не бедствовали”.

Весной 2014 года так называемое “народное ополчение Донбасса” взяло штурмом областную администрацию, водрузило на крышу российский флаг и потребовало провести референдум о независимости. В президиуме оказался малоизвестный тогда Павел Губарев.

Дмитрий вспоминает, как сторонники независимости собрали митинг в Донецке.

“Стояла куча народа с разными флагами – от флага СССР до казачьего “Всевеликого войска Донского”. Сборная солянка. С импровизированной сцены спрашивают: “Кого мы выберем губернатором народным?” И люди начинают скандировать: “Гу-ба-рев, Гу-ба-рев!” Я поворачиваюсь к стоявшей рядом женщине и спрашивают: а вы знаете, кто такой Губарев? На что она отвечает: “А вы что, хотите, чтобы бандеровцы пришли?” Тут мне все стало понятно”.

“С момента развала СССР в Донецке постоянно говорили о том, что восток кормит западную Украину. Мол, западенцы не хотят работать, всегда нас ненавидят, а наши деды боролись с бандеровцами. Сколько себя помню – градус неприятия западной Украины всегда был высок”, – считает Дмитрий.

Сейчас Донецк Дмитрий описывает как “унылый и серый город”. Он вспоминает, как однажды ехал на машине и увидел на перекрестке, где обычно висел рекламный щит, установленную красную звезду с флага СССР. “Они [самопровозглашенные власти города] даже не скрывают своей любви к Советскому Союзу. Повсюду есть символика, даже памятник Сталину установили на территории сепаратистов”.

Семья Дмитрия сразу негативно отнеслась к “властям” самопровозглашенной “ДНР”. А вот двоюродный брат Артема даже пошел воевать за сепаратистов. “Он говорил, что фашисты пришли нас убивать. Я на тот момент не очень разбирался в политике, но даже интуитивно догадывался, что что-то здесь не так. Поражало, как агрессивно он пытался меня убедить, что мне надо ненавидеть Украину”.

Дмитрий не может сдержаться, когда кто-то оставляет в соцсетях комментарии про “восемь лет”: “Сплошные тезисы из методички. Донецк бомбили локально, в центр прилетов практически не было. Они же парады проводили, праздники. Если город, как они кричали, в блокаде, не будет там ни новогодней елки, ни концертов Газманова”.

В Донецке немало людей, которые придерживаются проукраинской позиции, говорит другой мужчина, попросивший об анонимности. Но все эти люди считают, что о своем мнении небезопасно говорить даже друзьям.

Другие же ждут возможности все-таки стать частью России. Анна говорит: “Люди, оставшиеся в Донецке, свое будущее видят одинаково: все понимают, что мы войдем в состав России. Кому-то это не нравится, кому-то откровенно хочется мира и без разницы, под каким флагом, но большая часть населения рада стать Россией, потому что предательство Украины для нас ни с чем не соизмеримо”.

Лиза, мама Леши, в выходные проснулась ближе к полудню – моральная усталость сказывается, говорит Лиза. Потом бегала по району, искала питьевую воду. Нашла одну полуторалитровую бутылку. “Завтра буду что-то думать”, – спокойно говорит Лиза. Пока бегала за водой, обнаружила, что в банкомате, на котором обычно висела бумажка “денег нет”, появилась наличка.

“Лично для меня с 24 февраля ничего не изменилось. Я все так же хожу на работу, ращу ребенка, радуюсь каждому прожитому дню, молюсь увидеть очередной рассвет, полюбоваться закатом и очень хочу жить. Я верю в доброту и точно знаю, что начинать надо с себя. Гнев, злость, ненависть – это все то, что тихо и неумолимо разрушает человека изнутри”.

источник