Бабушка с флагом, жители Мариуполя, военные-отказники. Что стало с героями материалов Би-би-си за полгода после начала вторжения России

Об Анне Ивановне писали ведущие мировые СМИ. Сейчас, несколько месяцев спустя, о ней почти забыли. Би-би-си дозвонилась до нее и узнала, что село, где живет Анна Ивановна, – под постоянными обстрелами.

“Стреляют очень. Эту ночь так бабахали, что я думала, дом развалят… Зимовать тут будем. Только вот дров нет. И купить негде. Так что не знаю, где их и брать. Но уезжать никуда не собираюсь”, – сказала она Би-би-си.

Женщина по-прежнему говорит, что не хотела становиться звездой, а хотела бы, чтобы Путин “на весь мир сказал людям, почему он на нас пошел войной”.

Журналисты в Великую Даниловку, где живет Анна Ивановна, ездить перестали. Ее молчаливый муж Алексеич болеет, ему “надо бы пролечиться”. Дом Анны Ивановны до сих пор не отремонтирован – разбитые окна прикрыты фанерой, а вся крыша – в дырах.

После того, как выяснилось, что пенсионерка не выступает против украинских властей, в России продвижение этого образа государством почти сошло на нет.

Новой звездой соцсетей и СМИ стал шестилетний мальчик Алеша из Белгородской области, который приветствовал колонны российских военных. Алеша уже успел повстречаться с первым замглавы администрации президента Сергеем Кириенко, а белгородский губернатор лично угощал Владимира Путина шоколадом “Алешка”.

В начало

Мариуполь: оккупирован, почти полностью разрушен, лишился большей части своих жителей, стал местом паломничества российских чиновников

В конце марта Би-би-си подробно рассказывала о том, что творится в блокадном на тот момент Мариуполе. Одной из героинь того материала была Катерина Ерская, владелица компании по производству рекламы, которая в первые же дни российского вторжения стала участвовать в волонтерском движении, помогавшем жителям и украинским военным водой, едой, лекарствами и топливом.

Тогда, в марте, Катерина рассказывала Би-би-си, что жители города столкнулись с полноценной гуманитарной катастрофой и прошли через настоящий ад.

Напуганные люди переселились в подвалы, погибших приходилось хоронить прямо на детских площадках (Катерина, например, рассказывала Би-би-си про пожилого мужчину, который не понимал, как похоронить убитого внука, потому что у него не было лопаты).

Катерина смогла выбраться из города по гуманитарному коридору. На блокпосту, который контролировали люди под флагом самопровозглашенной ДНР, ее автомобиль обстреляли: нескольких пассажиров, в том числе ребенка, ранило.

Сейчас Катерина живет в Одессе. “Это лето могло бы стать одним из самых счастливых в моей жизни, если бы не одно большое “но”: страна-агрессор Россия начала войну в Украине. Первые недели после выезда из Мариуполя жизнь казалась ирреальной. Я не могла прийти в себя: как это рассчитаться Apple Pay или просто карточкой? Мирная тишина в больших городах казалась враждебной”.

Война сильно ощущается и в Одессе, говорит Катерина: “Больше всего пугает пустой горизонт. Никогда я не видела Черное море таким. Ни паруса, ни борта, ничего”, – рассказывает она Би-би-си.

Катерина знает в совершенстве и украинский, и русский, но с Би-би-си общается на украинском. Сейчас в Украине это не редкость: многие жители, даже двуязычные, после вторжения принципиально отказываются говорить по-русски.

Катерина занимается тем, что с друзьями создает развлекательный и просветительский контент на украинском языке для YouTube: “Например, рассказываем, почему рашизм – это современный фашизм и как не попасть в ловушку вражеской пропаганды в интернете”.

Мариуполь за месяцы после отъезда Катерины был полностью захвачен российской армией. Последний бастион обороны города – завод “Азовсталь”, который защищали бойцы полка “Азов” (в начале августа был признан в России террористической организацией и запрещен) – пал в мае. Защитники “Азова” сейчас в плену. Руководство самопровозглашенных республик твердит, что их будет судить военный трибунал.

Точное число погибших мариупольцев неизвестно – по некоторым оценкам, их больше 20 тысяч. Большая часть зданий Мариуполя – в руинах (такая же судьба постигла и многие другие города на востоке страны).

Теперь сюда постоянно ездят российские чиновники, которые обещают отстроить Мариуполь заново.

В начало

Беженцы: “Из Мариуполя через Дальний Восток в Германию”

До началы войны 20-летняя Юля и ее муж Саша снимали квартиру в Мариуполе. Саша работал газосварщиком на заводе “Азовсталь”, а Юля сидела дома в декрете с их трехлетней дочерью Николь. При этом Юля ждала второго ребенка – когда началась война, она была на шестом месяце беременности.

Они месяц просидели в подвале дома под бомбежками, но когда еда и вода закончились, согласились на предложение кадыровцев эвакуироваться в бронетранспортере на восток.

“Нас было 16 в трехместной машине. Я никогда в жизни так не ехала. Меня тошнило всю дорогу в Сашину шапку,” – вспоминала Юлия в подкасте Би-би-си.

Семья оказалась в ДНР, но из-за обстрелов и постоянной нехватки еды и воды им пришлось уехать дальше в Россию – в Ростовскую область.

Из-за того, что Саша забыл свой паспорт в Мариуполе, у них возникли проблемы при пересечении границы. Чтобы их пропустили в Россию, им пришлось заполнить специальную анкету.

“Такие вопросы были необычные: как вы относитесь к Путину? Как вы относитесь к Зеленскому? Кого вы считаете виновным в начале войны? – рассказала Юля Би-би-си. – Естественно, все писали, что к Зеленскому относятся плохо, ну нам приходилось это писать, потому что без этого не выпустили бы”.

Юля, Саша и Николь оказались в пункте временного размещения в Таганроге. Но задерживаться там было нельзя. Семье предложили ехать дальше: либо в Киров, либо во Владивосток.

Супруги ничего не знали об этих городах, но им показали фотографии, и Владивосток им понравился больше. Им сказали, что они доедут до Владивостока на поезде всего за пять дней. Добирались девять дней. Беременную Юлю в поезде все время тошнило.

На подъезде к Владивостоку семье сообщили, что в этом городе для них места нет и их отвезут в Находку. Беженцев из Украины не выпускали из поезда, пока на перрон не пришли журналисты местных каналов с камерами. Они снимали сюжет о теплом приеме украинцев в Находке.

Они месяц жили в гостинице на окраине Находки и ждали новых документов, которые обещали выдать Саше. В сети Юля познакомилась с волонтерами, которые посоветовали семье уехать в Европу. Они помогли Юле с дочкой купить авиабилеты в Берлин.

Саше пришлось проехать всю Россию на машине с водителем, которого тоже нашли волонтеры. Он выехал из страны и приехал в Германию. Они благодарны семье, которая приняла их в свой дом, вот только скучают по обильной домашней еде.

Саша по-прежнему ищет работу. В больнице в Германии 15 июля Юля родила дочку.

В начало

Оккупированный юг Украины: “военно-гражданские администрации”, “недостаток пророссийских активистов”

Единственные украинские территории, которые Россия захватила, не сравняв предварительно с землей, – это Херсонская и часть Запорожской области.

Мелитополь (Запорожская область) оказался в оккупации уже в начале марта. Первые месяцы его жители выходили на акции протеста, но постепенно в городе против тех, кто был против насильного заталкивания в Россию, заработала репрессивная машина.

Мелитопольский предприниматель Михаил Кумок до войны владел местным издательством “МВ-Холдинг”, который выпускал самую популярную городскую газету.

Би-би-си рассказывала его историю в конце апреля: тогда российские военные забрали на допрос трех его журналистов, а потом и его самого с дочерью – к нему пришли пятеро вооруженных людей. От него требовали возобновить выход газеты, угрожали проблемами у родственников.

Он отказался, заявив, что “у нас удачно вышла из строя печатная техника, и починить ее до конца оккупации вряд ли получится”.

После допросов его с дочерью отпустили, что можно считать везением: пытки и похищения людей стали нормой на оккупированных территориях, сообщала международная правозащитная организация Human Rights Watch.

Сам Кумок свою удачу связывал с тем, что у его семьи есть израильские паспорта, а это была хоть и слабая, но защита: за них было кому вступиться.

Несмотря на этот травматический опыт, он и его дочь остались в Мелитополе. Кумок продолжил комментировать представителям СМИ происходящее в городе от своего имени (например, рассказывал Би-би-си в июне, как в Россию вывозится зерно), а его дочь занимается делами фонда “Гуманитарная поддержка Мелитополя”.

В городе действует оккупационная военно-гражданская администрация во главе с экс-бухгалтером местного завода Галиной Данильченко, хотя главную роль играет не она, а военный комендант. Его имя не раскрывается, а на одном из опубликованных видео его лицо замазано., Как правило, обязанности комендантов выполняют офицеры Росгвардии.

Российские силовики вообще контролируют все сферы жизни на оккупированных территориях, и даже на состоявшейся на днях показательной акции по окраске стелы на въезде в Херсон в цвета российского флагах не было ни одного пророссийского местного активиста: уничтожением символов Украины занимаются почти всегда военнослужащие армии РФ.

В начало

Волонтеры, помогающие украинцам в России: “Сил меньше, надежды, что все кончится быстро, меньше, веры в солидарность больше”

В мае Би-би-си писала о Надежде Россинской из Белгорода. Девушка, называющая себя Надин, занялась поддержкой беженцев: она помогает тем, кто из-за войны уехал из Украины, найти жилье в России или попасть в Европу, отправляет на оккупированные территории Харьковской области гуманитарную помощь. Еще в мае Надин, по ее оценкам, помогла 15 тысячам украинцев.

Россияне самоорганизовались для помощи украинским беженцам во многих регионах России. Они стали ездить в пункты временного размещения с вещами: беженцев там кормят, но им не хватает всего – от нижнего белья до лекарств. Желающим покинуть Россию волонтеры собирают деньги на билеты в Европу.

Поначалу власти не замечали этих инициатив, но вскоре в некоторых регионах активистов начали преследовать.

К тверским волонтерам, возившим в пункты временного размещения (ПВР) гуманитарную помощь, пришли с обысками. До вмешательства силовиков они развернули активную работу: вместе с ними украинцам помогали около 80 человек.

Но затем троим координаторам, которые и создали эту группу помощи, пришлось свернуть работу и уехать из России. В тот момент они были единственными, кто помогал украинцам, размещенным в тверском санатории “Бобачевская роща”.

Недолго получалось ездить в ПВР и у пензенских волонтеров. Они тоже возили беженцам гуманитарную помощь и собирали деньги, на которые отправляли желающих украинцев в Европу.

Одному волонтеру – Игорю Жулимову – исписали дверь квартиры желто-синими надписями “пособник укронаци”. Полиция отказалась возбуждать уголовное дело. К его соратнице Ирине Гурской пришли домой полицейские – проверять жалобу жителей, что в квартире что-то собирают. Там действительно собирали – вещи для украинцев.

Третьему – самому активному – волонтеру, который возил “гуманитарку” на своей машине, Альберту Герасимову, разбили стекла автомобиля и исписали его похабными надписями. Активисты остановили сбор денег и прекратили помощь.

Сейчас, говорит Надин, в Белгороде беженцам из Украины помогают менее охотно. Это заметно и по откликам в соцсетях (смотрит и комментирует публикации по теме меньше людей), и по количеству донатов.

“Все свелось практически к нулю, – комментирует Надин. – На это есть несколько причин: сезон отпусков, сборы в школу, огороды и, возможно, люди чувствуют безысходность. Столько месяцев [продолжается “спецоперация”], и многие, как в зоозащите, считают, что всех не спасешь”.

В августе в дом, который Надин с другими волонтерами арендует для волонтерской работы (там же, в гараже, они собирают гуманитарку), приходил участковый.

“У вас гараж открыт – вдруг что-то украдут? И людей смущать может – что здесь у вас такое? В курсе ли о вашей деятельности власти?” – вспоминает вопросы участкового Надин, перечисляя то, что осталось из гуманитарной помощи на почти пустом складе: лекарства, памперсы от Белгородской епархии, детские смеси, корм для животных. И эвакуированная из Украины собака.

Впрочем, другие волонтеры продолжают работать как раньше. Петербургский священник Георгий Михнов-Вайтенко с товарищами помогает оказавшимся в России украинцам с весны, в Петербурге у него большая волонтерская группа.

Ему кажется, что за эти месяцы почти ничего не изменилось: “Только сил меньше, людей [и которым нужна помощь, и которые помогают] больше, надежды, что все кончится быстро, меньше, веры в солидарность больше”, – сказал он Би-би-си.

В начало

В Украине появилась новая категория осужденных – россияне, признанные виновными в военных преступлениях

Первым и самым громким делом против российских военных в Украине стал процесс против Вадима Шишимарина: 21-летний сержант расстрелял пожилого мирного жителя Александра Шелипова, когда пытался в компании еще четырех военных на украденной машине добраться до основной колонны российских войск (Би-би-си подробно рассказывала о этой истории).

Сначала Шишимарина приговорили к пожизненному заключению, а затем, после апелляции, – к 15 годам лишения свободы.

Шишимарин – уже не единственный осужденный по статье “Нарушение обычаев и законов войны” УК Украины. Водитель-заряжающий Александр Бобыкин и наводчик Александр Иванов получили по 11,5 года за обстрел из “Градов” жилых домов в Харьковской области. Танкиста Михаила Куликова за обстрел многоэтажного дома в Чернигове приговорили к 10 годам тюрьмы.

Во всех случаях обвиняемые полностью признали вину и в качестве защиты утверждали, что действовали под давлением руководства.

Правда, в случае Вадима Шишимарина это был неизвестный ему военный, с криками требовавший убить Шелипова, чтобы тот не смог донести о них ВСУ. Цитата из показаний Шишимарина на суде – “Я не хотел убивать, я выстрелил, чтобы от меня отстали” – вошла в заголовки мировых СМИ.

Водитель-заряжающий Александр Бобыкин уже в плену объяснял в интервью: “Понимание приходит после. Знаете, как “Град” стреляет? Люди видят сухие цифры, цели не доводятся, не координируются. Командиру машины приходят по рации цифры, командир машины говорит эти цифры наводчику. Наводчик навелся, командир проверил. Сотрудник СБУ спрашивает: “Как вы спите?”. Я говорю: “Я могу придумать тысячу и одну сказку, что сплю плохо, но я не вижу этого. Я не вижу, что происходит после “Града”. То есть это не отпечатывается в памяти”.

В случае танкиста Михаила Куликова приказ выстрелить по жилой многоэтажке отдал его непосредственный командир, однако по нормам международного права приказы стрелять по мирным объектам являются преступными и военные должны их не выполнять.

“Все делалось быстро, на автоматизме. Как бы при страхе. Было страшно за себя, за экипаж. И вот так вот я произвел выстрел”, – объяснял в суде Куликов.

Всего, по утверждению офиса генпрокурора Украины, за полгода полномасштабного вторжения российские военные совершили почти 30 тысяч военных преступлений.

А в августе 2022 года произошел первый случай, когда российский военнослужащий признался в преступлении, находясь не в плену и не под следствием, а на свободе и в безопасности, и не следователям, а журналистке. Проект “Важные истории” (признан в России нежелательной организацией и “иностранным агентом”) опубликовал признание российского ефрейтора Даниила Фролкина в убийстве мирного жителя в украинском селе Андреевка под Киевом.

Украинская прокуратура заявила, что признание Фролкина они приобщают к материалам уголовного дела и будут судить российского военнослужащего заочно. Реакции российских властей пока не последовало.

В начало

Пленные: “Ищи своих”, обмены и молчание минобороны России

27 февраля украинское министерство обороны создало ресурс “Ищи своих” для поиска российских военных, погибших или взятых в плен в Украине. На сайте и в телеграм-канале публикуют их личные данные и видео.

На одном из таких видео, опубликованных в первые дни войны, взятый в плен контрактник Павел Кравченко с заклеенными скотчем глазами рассказывал о себе и называл адрес своих родителей в Иркутской области.

20-летний Кравченко служил в Подмосковье в должности механика-водителя, откуда, по рассказам его родственников, и уехал “в поля на учения”. О том, что он едет на войну, семья не знала.

Тогда мать Кравченко Наталья в разговоре с Би-би-си говорила, что готова сама поехать в Украину и “молить о пощаде” тех, кто взял ее сына в плен.

Чтобы вернуть сына, Наталья целыми днями “стучала во все инстанции, во все двери” – писала в часть, где он служил, в российское минобороны и Путину. “Везде мне был ответ: пообещали, что будет обмен и вернут ребенка домой”, – рассказывает Наталья спустя полгода.

Кравченко пробыл в плену месяц и одну неделю – в апреле его обменяли, говорит его мать. По ее словам, Павел приехал домой “в отличном состоянии”. Вернувшись, он уволился со службы и сейчас ждет вызова на “гражданскую работу”.

Войну и плен Павел с семьей не обсуждает. “Мы как-то пытались эту тему поднять, он сказал: “Мама, нет. Даже не думайте. Не буду ничего рассказывать”, – передает слова сына Наталья.

В Украину и на военную службу, по ее словам, Павел не вернется: “Нет, конечно. Его туда никто не пустит больше. Я не пущу. Я сделаю для этого все. Мне хватило одного раза”.

На российские власти, которые отправили ее сына на войну, Наталья “была зла”. “Но они же мне и помогли. Дай им бог здоровья”, – говорит она. Во все ведомства, куда она писала письма с просьбой вернуть сына, потом она разослала благодарности.

Проект “Ищи своих” критиковали в Human Rights Watch, призывая Украину остановить публикации видео с российскими военными – это, по мнению правозащитников, нарушает их права, гарантированные Женевской конвенцией. В России сайт проекта был заблокирован в первый же день работы.

В начало

Отказники среди российских военных: “Кого-то в подвалы, кого-то в СИЗО, кого-то в ямы”

С начала войны мы рассказывали истории военнослужащих, которых отправили к границе с Украиной “на учения”, а 24 февраля без предупреждения вывезли на фронт.

В первые же дни некоторые контрактники и их родственники стали обращаться к правозащитникам с вопросом – могут ли они “отказаться от участия в спецоперации” . Некоторым из тех, о ком писала Би-би-си, это удалось.

Правозащитники объясняли, что все зависит от наличия приказа и его формулировки – говорилось ли в нем о выполнении боевых задач. Но отказаться воевать в любом случае будет непросто, предупреждали они.

В марте такая правовая схема была найдена, вспоминает сейчас директор правозащитной группы “Гражданин. Армия. Право” (внесена в России в реестр “иностранных агентов”) Сергей Кривенко.

Юристы предлагали отказникам подать рапорт не об отказе воевать, а о досрочном расторжении контракта из-за антивоенных убеждений. Если военный не отказывается от исполнения приказов, не убегает из части, а просит разорвать контракт по уважительной причине – это исключает его уголовное преследование.

Уже в первые месяцы войны стало известно о сотнях отказников, служивших до вторжения в Украину в разных регионах России.

Многие военные смогли написать рапорты об отказе возвращаться в Украину лишь после того, как их подразделения вывели в Беларусь для отдыха и передислокации. Эти рапорты командиры зачастую не принимали или не давали им ход, а отказникам угрожали уголовным преследованием.

Одни контрактники в итоге соглашались вернуться на фронт, другие – самостоятельно уезжали в свои военные части по месту их дислокации.

“Хотите – судите нас, делайте, что хотите, на войну мы больше не поедем. Сели на попутки и уехали”, – вспоминал герой материала Би-би-си.

Но тех, кто выдержал и не поддался запугиванию, отправляли в их части по российским регионам сами командиры. Там их ожидали допросы и досрочное расторжение контрактов. Статуса участников боевых действий и соответствующие выплаты воевавшие на передовой отказники вообще не получили.

Уже к концу апреля отказников набралось несколько сотен. По данным проекта Conflict Intelligence Team, около 20-40% российских военнослужащих, выведенных с киевского, черниговского и сумского направлений фронта, пытались отказаться от дальнейшего участия в войне.

В июле ситуация обострилась: отказавшихся воевать военных стали принудительно удерживать в Донбассе.

В конце июля родственники отказников стали массово обращаться к правозащитникам, поскольку их мужей и детей удерживали в Луганской области, предположительно – силами частных военных компаний и военных самопровозглашенной ДНР.

“Они решили расторгнуть контракт, написали рапорты. В результате их посадили – кого-то в подвалы, кого-то в СИЗО, а кого-то в ямы”, – говорила Би-би-си член президентского совета по правам человека Наталия Евдокимова.

Кривенко со слов сестры военного рассказал Би-би-си, как после трех месяцев участия в боевых действиях, а в последние недели – без еды и воды, ее брат c сослуживцами сами дошли до Крыма и подали в военную прокуратуру рапорты о расторжении контрактов. Им сказали, что отвезут в часть по месту дислокации, но вывезли на вертолете в Луганскую область.

Аналогичные истории рассказали правозащитникам и родственники других военных. Некоторых отказников, по словам их родных, принудительно или под давлением возвращали на фронт.

Правозащитники обратились в Главную военную прокуратуру с требованием расследовать эти преступления. Группа родителей, чьи дети смогли выйти на связь, сами поехали в Донбасс, чтобы вытащить сыновей так же, как было в Чеченскую войну.

Разговоривать об этом с Би-би-си они боятся: “Все, что мы говорим, оборачивается против наших сыновей, и их условия становятся еще хуже”.

В итоге нескольким отказникам удалось сбежать из луганского лагеря в Брянке. 1 августа один из солдат обратился с заявлением о преступлении в Следственный комитет и главную военную прокуратуру. Сейчас, по словам руководителя правозащитной группы “Агора” Павла Чикова, таких заявлений уже несколько, в них указаны 140 фамилий отказников (не все из них решились пожаловаться).

Центр в Брянке, где удерживали отказников, уже расформирован, людей оттуда стали вывозить, давать им отпуска, сказал Би-би-си Кривенко. Но многих, кто согласился продолжать воевать, по его словам, отправили на передовую – есть данные о погибших. Много и тех, о ком сведений до сих пор нет, говорит он.

По его словам, за полгода отказавшихся воевать в Украине российских военных набралось уже несколько тысяч, и их становится все больше.

В начало

Бывший пленный, который снова отправился на фронт

“24 февраля я пошел на работу, хотя уже знал, что война. Бывшая жена позвонила из Харькова в пять утра и сказала: “у нас стреляют”. Она живет на Салтовке. Я открыл интернет и понял, что стреляют по всей границе, в том числе и с Беларусью. Я сказал им собираться с ребенком и готовиться к тому, что домой они больше не вернутся. Так и случилось, они сначала сидели в бомбоубежище, а потом через Польшу, Германию, Мексику переехали в США и сейчас живут в Вашингтоне” – рассказывает Алексей Кириченко.

За две недели до начала российского вторжения в Украину Би-би-си рассказывала историю военного из Винницы Алексея Кириченко, который в 2014 году попал в плен в самопровозглашенной ДНР и пробыл там три с половиной года.

24 февраля, будучи на работе в школе, где он был охранником, Алексей вышел во двор обсудить сложившуюся ситуацию с другом и увидел в небе крылатую ракету.

“Потом я получил повестку и с радостью записался в территориальную оборону, потому что на всех пунктах, где шла запись в армию, были огромные очереди. В очередях я видел даже инвалидов, драться хотели все, – вспоминает он. – Большинство моих друзей сейчас в армии, либо волонтерят тем или иным способом”.

Первые два месяца войны Алексей оставался в Виннице, а затем еще на два месяца был переброшен уже на фронт – в Харьковскую область, между Изюмом и Славянском.

“Были тяжелые ситуации: наша артиллерия и российская бьют в соотношении 1 к 50, если сравнивать их и наши выстрелы. Были моменты, когда мы были под постоянным огнем россиян. Бывало, что мы оказывались в тактическом окружении, и приходилось отступать”, – вспоминает он передовую.

После двух месяцев на фронте его соединение вернулось в Винницу, где Алексей продолжает служить в теробороне и учится работать с беспилотниками: “К войне я отношусь как к марафонскому забегу и понимаю, что это может быть надолго, а у Украины пока нет всего необходимого вооружения, чтобы выгнать захватчиков с нашей территории”.

По его словам, хотя Винница несколько раз оказывалась под обстрелами российских ракет и следы разрушений в небольшом городе сразу бросаются в глаза, там сохраняется ощущение мирной жизни: “Я с удивлением на днях обнаружил много пробок [на дорогах]. Плюс сюда много переселенцев из прифронтовых городов приехало”.

“Если мы сумеем благодаря помощи Запада отстоять свои границы, и это продлится, например, до Нового года, как сейчас некоторые говорят, это будет чудесно. Но даже если мы выбросим агрессора с нашей территории, до смены режима в России или до ее распада Украина не может быть уверена, что завтра будет мирным”, – рассуждает он о перспективах прекращения войны.

“Потому что много есть радикальных элементов в окружении Путина, которые считают, что он недостаточно эффективно ведет войну. Что надо применять ядерное оружие, объявлять всеобщую мобилизацию. Нам надо быть к этому готовыми”, – заключает Алексей.

В начало

Потопленный крейсер “Москва”: по официальной версии – все еще пожар, родители все еще ищут детей

Днем 13 апреля на крейсере “Москва”, который находился на дежурстве к востоку от острова Змеиный, произошел взрыв. “Москва”, флагман Черноморского флота, оснащенный мощной ПВО, участвовал в боях за этот остров в первые дни войны. На корабле, по разным оценкам, находилось не менее 400 человек, в том числе матросы срочной службы.

Вечером 13 апреля об ударе по крейсеру заявили глава Одесской военной администрации Максим Марченко и советник президента Украины Алексей Арестович.

Днем следующего дня в минобороны России отчитались, что на крейсере произошел пожар, вследствие чего сдетонировал боезапас. Ведомство сообщило, что крейсер буксируют в порт, а экипаж уже эвакуировали на другие корабли. Вечером того же дня стало известно, что крейсер “Москва” затонул.

На крейсере находился 20-летний матрос срочной службы Егор Шкребец. Его отец Дмитрий 17 апреля первым сообщил со ссылкой на командование крейсера, что его сын “пропал без вести” и, скорее всего, погиб.

“Пропал без вести в открытом море?” – написал Шкребец на своей странице во “Вконтакте” и призвал всех распространять его запись, чтобы призвать руководство Черноморского флота к ответу.

Тогда же Би-би-си удалось найти имена еще двоих матросов срочной службы, 20-летнего Никиты Сыромясова и 19-летнего Андрея Цывова ,которые на 17 апреля числились пропавшими без вести.

Позднее Дмитрий Шкребец опубликовал переписку с человеком по имени Алексей Бугорский, который сообщил ему, что его сын числится без вести пропавшим. Вечером 22 апреля министерство обороны все же признало, что на крейсере погиб один человек и 27 пропали без вести.

За четыре месяца официальная версия событий так и не изменилась – пожар с последующей детонацией боезапаса. При этом отец Егора Шкребца Дмитрий этой версии событий не верит и недавно опубликовал собственный отчет об обстоятельствах гибели крейсера и спасательной операции.

“Я столкнулся напрямую с ситуацией лицемерия, лицемерия наглого. Федеральные каналы просто игнорируют эту историю. Около трех минут изначально было уделено крейсеру “Москва” – полная эвакуация, все спасены, все прекрасно, и все. Но погиб мой сын, мой самый родной, любимый, близкий человек, и погиб при нелепейших обстоятельствах. Погиб не он один, много ребят. И мне хочется вывести на чистую воду всех, кто виновен в этом”.

В отчете, опубликованном в телеграм-канале Дмитрия Шкребца, восстановлена хронология событий 13 и 14 апреля. Согласно показаниям очевидцев, на которые ссылается Дмитрий, днем 13 апреля на корабле произошел сильный взрыв, которому никакой пожар не предшествовал, так как экипаж не слышал сигналов пожарной тревоги и не чувствовал дыма.

Сын Дмитрия Егор в этот момент дежурил на камбузе. От взрыва он и еще трое матросов получили ранения, но двое сумели выбраться и спастись.

В июне в Севастополе начались суды по признанию пропавших без вести членов экипажа погибшими. На судебных заседаниях те же свидетели, по словам Дмитрия, изменили свои показания так, чтобы они согласовывались с официальной версией министерства обороны.

“Конечно, с ними поработали. Свидетели по два, по три раза меняли свои версии событий. Доходило до абсурда. Вот человек рассказывает на суде, что начал [в камбуз] поступать дым. Но не говорит ни о пожаре, ни о взрыве. Я спрашиваю у свидетеля: “Дым откуда начал поступать? Из каких помещений? – Я не знаю, меня отбросило в сторону, и я потерял сознание. – А чем тебя, дымом отбросило?”

В июне суд признал матроса срочной службы Егора Шкребца погибшим, 1 августа Дмитрий получил свидетельство о смерти. Подобные процессы, по его словам, идут еще у 17 семей.

Сейчас Шкребец рассказывает Би-би-си, что намерен продолжать собирать материалы о гибели “Москвы” и добиваться ответственности для должностных лиц, допустивших гибель крейсера и нахождение на нем матросов срочной службы. Намерен Шкребец бороться и за открытие в Севастополе мемориала погибшим на крейсере морякам.

“Простое желание добиться правды, чтобы подлые люди, преступники, которые это допустили, не жили спокойно, уютно, смотрели людям в глаза и улыбались, и чтобы, не дай бог, своими действиями или бездействиями они погубили еще ребят”.

В начало

Дела “о фейках и дискредитации” в России: семь лет колонии мундепу, СИЗО за замену ценника в супермаркете, 3500 административных протоколов

Травля в СИЗО, невозможность получать необходимое при аутоиммунном заболевании питание без глютена, психиатрическая экспертиза с госпитализацией, запрет на свидания с возлюбленной, боли в желудке и сердце – неполный список того, что уже пришлось пережить в СИЗО петербургской художнице Саше Скочиленко.

Ее задержали в апреле за замену ценника в супермаркете на информацию о действиях российских военных в Мариуполе и предъявили обвинение в распространении “фейков” об армии. Сегодня Саша все еще в СИЗО.

Скочиленко – одна из многих. Всего в России было заведено уже 80 уголовных дел о распространении “фейковой” информации о действиях российской армии в Украине. Почти половина фигурантов либо уехали из России, либо находятся под арестом.

Было вынесено пять приговоров, все обвинительные. Самый жесткий получил московский муниципальный депутат Алексей Горинов – семь лет лишения свободы. Его коллега по Совету депутатов Красносельского района Илья Яшин ждет приговора в СИЗО.

Статья в “фейках” не единственная, которая используется для борьбы с антивоенным протестом – в административном кодексе придумали статью о “дискредитации армии”. По данным правозащитников, по ней полиция составила почти 3500 протоколов.

Например, на учителя с острова Шикотан Геннадия Бондаренко составили целых четыре административных протокола о дискредитации, после того как он рассказал своим коллегам в учительской, что армия РФ разбомбила его родное село в Черниговской области.

“Если посмотреть, за какие высказывания и посты в соцсетях людей обвиняют в дискредитации армии, то покажется, что мы живем в стране дураков”, – заметила в интервью “Радио Свобода” (признано в России СМИ-“иноагентом”) юрист “ОВД-инфо” (также объявлено “иностранным агентом”) Дарья Короленко.

Каждый судебный процесс по делу о “фейках” – это по сути “процесс об оценке событий, происходящих на территории Украины”, объяснял Би-би-си адвокат проекта “Сетевые свободы” Станислав Селезнев. Каждый раз, когда суд выносит обвинительный приговор, например, о “фейках” про Бучу, он утверждает, что массовых убийств там не было.

У Саши Скочиленко – непереносимость глютена и врожденный порок сердца, при этом суд последовательно оказывает ей в переводе из СИЗО под домашний арест. К августу помимо болей в желудке и кишечнике у Скочиленко появилась боль в сердце – на суточном мониторинге выявились серьезная аритмия и периодические остановки сердца.

“С каждым днем моего антивоенного перформанса я все меньше и меньше сожалею о содеянном <… > Жаль, что чисто в физическом плане мой организм разваливается”, – написала она в письме из СИЗО.

Над текстом работали Всеволод Бойко, Андрей Захаров, Наталия Зотова, Джесси Кейнер, Нина Назарова, Анастасия Платонова, Анастасия Лотарева, Елизавета Фохт, Святослав Хоменко, Ксения Чурманова, Илья Барабанов.

источник